Водружение Знамени Победы над рейхстагом 1 мая 1945 года — это символ не войны, но мира. Мира, который принёс путем неимоверного напряжения сил советский солдат всем народам Европы. Сегодня, увы, из-за оголтелой русофобской пропаганды, градус которой только усилился после уничтожения СССР, многие стали забывать о том, как это было на самом деле. Чтобы всегда помнить — надо читать. Прежде всего, воспоминания очевидцев, участников событий.
Поэтому предлагаю вашему вниманию, уважаемые читатели, фрагмент книги Героя Советского Союза, генерал-майора запаса Ивана Фроловича Клочкова (1923—2010), который в годы Великой Отечественной войны командовал огневым взводом, которому выпала честь штурмовать рейхстаг.

Штурм

В центре Берлина продолжается бой. И каждая его минута бесцельно уносит многие десятки жизней. А Гитлер и Геббельс, притаившиеся в животном страхе в подземном бункере рейхсканцелярии, посылают на верную гибель все, что осталось — стариков из ландштурма, молодых фанатиков из гитлер-югенда, и те, очертя голову, бросаются в контратаки на наши танки и самоходки. Гитлеровская клика довершает величайшее преступление не только против советского народа, народов Европы, но и против своего народа. Но недолго уже осталось им [132] безумствовать. Королевская площадь взята в стальные клещи войсками 3-й, 5-й ударных и 8-й гвардейской армий. Жерла сотен орудий направлены на рейхстаг. Десятки тысяч воинов с нетерпением ждут приказа начать штурм...

Этой минуты с непередаваемым нетерпением ждал и личный состав нашей батареи с тех самых пор, как старший лейтенант Фоменко сообщил, что мы будем участвовать в артиллерийской подготовке атаки на рейхстаг. Группа добровольцев обратилась к командованию с просьбой разрешить им после артиллерийской подготовки пойти вместе с пехотинцами на штурм рейхстага. В группу, сформированную командиром третьего орудия старшим сержантом М. Гавриловым и наводчиком второго расчета сержантом М. Хасановым, вошли рядовые А. Стук, И. Гуров, В. Толмачев, Г. Еппаров. Разрешение было дано. Командир батареи тщательно проанализировал вместе с отважными артиллеристами возможные ситуации, которые могут встретиться в стенах рейхстага.

Исторический момент приближается. Слева от нашей дивизии выходят на исходные позиции для штурма рейхстага полки 171-й стрелковой дивизии полковника А. И. Негоды, справа — 207-я стрелковая дивизия полковника В. М. Асафова для захвата здания «Кроль-оперы».

Враг предпринимал все возможное, чтобы помешать нашей подготовке. Не успела батарея 357-го артиллерийского полка 171-й стрелковой дивизии капитана Ж. Асильбекова выдвинуть к зданию Швейцарского посольства свои орудия для стрельбы прямой наводкой, как из подвала расположенного слева дома застрочил немецкий пулемет. Тремя меткими выстрелами орудийный расчет сержанта Н. Симакова с наводчиком рядовым И. Фисенко уничтожил огневую точку противника.

Героически действовал 185-й отдельный истребительно-противотанковый артиллерийский дивизион, командование которым после тяжелого ранения капитана Ф. Маринкевича принял командир третьей батареи старший лейтенант М. Ф. Толкачев. Развернув орудия в 100 метрах от Кенигплаца, артиллеристы меткими залпами поражали огневые средства противника. Дважды был ранен командир расчета старший сержант Г. Жадан, но оставил орудие лишь после того, как командир дивизиона категорически приказал ему отправиться в медсанбат. В расчете остался лишь рядовой Косолапов. Место Жадана занял старший лейтенант Толкачев. Продолжая командовать дивизионом, он успевал становиться к панораме [133] орудия всякий раз, когда в этом возникала необходимость. В других расчетах храбро действовали сержант А. Микулин, младшие сержанты Г. Шматько, В. Жигалов. Метко уничтожая танки, бронетранспортеры и живую силу противника, воины дивизиона отбили мощную контратаку, которую немцы обрушили на подразделения 525-го стрелкового полка, пытаясь прорваться с севера от моста на Карлштрассе на помощь защитникам рейхстага.

В те последние часы перед штурмом противник напряг все свои силы. Из района Бранденбургских ворот и парка Тиргартен он усилил артиллерийский и минометный обстрел наших подразделений. Двумя огневыми налетами советских дивизионных и корпусной артиллерийских групп артиллерийские и минометные батареи гитлеровцев были в значительной мере подавлены.

К 12 часам дня все цели в рейхстаге, на Королевской площади и у Бранденбургских ворот были разведаны и, если можно так сказать, распределены между подразделениями. Орудийные расчеты взяли в прицел все бойницы, амбразуры, купол рейхстага, где были установлены вражеские пулеметы, зенитные и артиллерийские орудия, расположенные вокруг, пулеметные площадки, бронеколпаки, участки траншей.

Конкретные задачи получили орудийные расчеты 45-миллиметровых пушек капитанов С. Винокурова, Д. Романовского, младшего лейтенанта В. Устюгова, батареи 76-миллиметровых пушек капитанов И. Кучерина, С. Сагитова, А. Овечкина, А. Дрыгваля, Г. Кандыбина, старшего лейтенанта Н. Хованцева, майора М. Наймнова и капитана Л. Лебедева из 328-го артиллерийского полка, все орудия 1957-го истребительно-противотанкового полка полковника К. Серова. Несколько орудий бойцы подполковника Плеходанова и капитана С. Винокурова втащили на второй этаж «дома Гиммлера». Сюда же внесли размонтированные установки гвардейских минометов. Хочу сразу отметить, что залпы «катюш» во время штурма рейхстага были не только эффектными, но и весьма эффективными.

«Программу-минимум» получила и наша батарея. Во время артиллерийской подготовки расчет старшины П. Погорелова должен был уничтожить у рейхстага зенитное орудие, расчет старшины И. Воронина — пулемет в амбразуре рейхстага, расчет старшего сержанта М. Гаврилова — пулемет в бойнице, расчет младшего сержанта А. Мищенко — еще одно зенитное орудие. Уже [134] одно это перечисление красноречиво свидетельствует о значительном преимуществе, которое мы имели перед противником в огневых средствах.

Командир батареи старший лейтенант Н. Фоменко, младший лейтенант Р. Алимкулов и я проверили все орудия, прицельные установки. Как и следовало ожидать, все оказалось в образцовом порядке. Батарея к бою была готова.

До рейхстага — 350 метров. Кажется — рукой подать. Стоит только перебежать Кенигплац. Судя по карте, площадь опоясана кольцом зеленых насаждений и сама целиком покрыта ими. Все пространство от «дома Гиммлера» до рейхстага заштриховано зеленым цветом. Но это — на карте, выполненной в мирное время, когда здесь безмятежно разгуливали жители столицы. Теперь же на площади не осталось не только ни одного дерева, но даже клочка травы. Ничего, кроме обугленной, искореженной земли. Это дымящееся огненное пространство предстояло преодолеть нашим воинам. И мы, артиллеристы, должны были сделать все, что только в наших силах, чтобы облегчить им этот решающий бросок.

Время тянется нестерпимо медленно. Поминутно смотрю на часы. Начало артиллерийской подготовки назначено на 13 часов, окончание — 13 часов 30 минут. Срок приближается.

13 часов 30 апреля 1945 года. Эта дата красной строкой вошла в историю Великой Отечественной войны. Прошли десятилетия, а она по-прежнему свежа в памяти участников исторического штурма, как и все, что связано с ним.

Истекает последняя минута. И вот он, условный сигнал — залп «катюши». В ту же секунду я подаю команду первому и второму орудиям старшин И. Погорелова и И. Воронина: «За Родину! По рейхстагу огонь!» Гремит залп, разрывы снарядов накрывают цели. Полчаса бушует огненный смерч, заволакивая все вокруг дымом. Королевская площадь вся в молниях от разрывов снарядов и мин. Кажется, что там уже не осталось ничего живого, рейхстаг в предсмертных судорогах...

Артиллерийская подготовка закончена. Вокруг рейхстага оседает пыль, рассеивается дым, и мы убеждаемся, что поработали неплохо: во многих местах в амбразурах и бойницах рейхстага зияют черные проломы.

По сигналу красных ракет воздух прорезает команда: «В атаку! Вперед!» Батальоны капитанов В. Давыдова и С. Неустроева бросаются вперед, преодолевают [135] ров на Королевской площади. Теперь до рейхстага остается всего каких-то 250 метров. Но не успели атакующие пробежать и 50, как шквальный перекрестный огонь со стороны квартала иностранных посольств и Бранденбургских ворот плотно прижал их к земле. Ожили и уцелевшие огневые точки в рейхстаге. Бойцам пришлось использовать для укрытия ямы и воронки, разбитую вражескую технику.

Положение становится критическим. Атакующие предпринимают еще одну отчаянную попытку. Объятые наступательным порывом отважные воины вновь бросаются вперед и, вызвав на себя смертельный огонь противника, вынуждены опять залечь.

С момента начала штурма прошло полтора часа, а подразделения не продвинулись ни на метр. В довершение ко всему гитлеровцы перешли в контратаку. Из-за северо-восточной части рейхстага они развернулись ровными цепями человек около 500 в каждой и при поддержке танков и самоходок двинулись во весь рост, непрерывно стреляя из автоматов и не обращая внимания на наш губительный огонь. Эти исступленные фанатики, как потом выяснилось, были эсэсовцами, из личной охраны Гитлера, его последний резерв. Идущие на неминуемую и совершенно бессмысленную гибель, они напоминали самоубийц.

У читателя может возникнуть недоуменный вопрос: как же так получилось, что после мощной артиллерийской подготовки атака встретила такое сильное сопротивление противника? Может быть, огонь оказался недостаточно прицельным? Свидетельствую со всей ответственностью — и это отнюдь не из стремления защитить «честь мундира»: огонь нашей артиллерии и минометов был точным, в чем мы наглядно убедились, когда после окончания штурма обследовали рейхстаг и окружающую территорию. Все разведанные и намеченные цели были подавлены. Но у противника имелись и солидные резервы боевой техники, которые сберегались до последней минуты. Они-то и пошли в ход, когда началась наша атака.

Чтобы поддержать батальоны капитанов В. Давыдова и С. Неустроева, было решено повторить артиллерийский налет. По своей мощи он оказался таким же, как предыдущий. Снова задрожала земля. Все орудия прямой наводкой открыли ураганный огонь до рейхстагу, Кенигплацу. С закрытых огневых позиций артиллерия [136] обстреливала район Бранденбургских ворот, южную окраину парка Тиргартен.

Противник пытался сопротивляться, стремился подавить наши батареи. Но и под вражеским обстрелом доблестные артиллеристы не прекращали огня. У здания министерства внутренних дел сражались воины 328-го артиллерийского полка майора Г. Гладких. В боях за Берлин особенно отличился орудийный расчет старшего сержанта Н. П. Бердникова, уничтоживший прямой наводкой восемнадцать огневых точек противника. В решающем сражении при штурме рейхстага расчет подавил еще девять огневых точек на Кенигплаце и в амбразурах здания. Один из фашистских зенитных снарядов разорвался возле орудия. В расчете появились раненые, сам командир получил тяжелую контузию, но не оставил своего места, заменил раненого наводчика и до конца боя оставался в строю. Указом Президиума Верховного Совета СССР отважному артиллеристу Николаю Панфиловичу Бердникову было присвоено звание Героя Советского Союза.

Натолкнувшись на железную стойкость наших воинов и массированный огонь, контратака гитлеровцев быстро начала задыхаться, а затем и совсем захлебнулась. Остатки эсэсовского отребья поспешили укрыться за рейхстагом. Так же успешно, нанеся большие потери врагу, отразил контратаку на правом фланге полк подполковника Плеходанова.

Воспользовавшись благоприятной обстановкой, батальоны капитанов С. Неустроева и В. Давыдова сделали еще один бросок по направлению к рейхстагу. Теперь уже до цели 150 метров. Для того чтобы преодолеть 200 предыдущих метров, потребовалось четыре часа. Следующий бросок должен стать последним.

Для его поддержки командир дивизии генерал-майор В. М. Шатилов приказывает провести в 17 часов 50 минут короткий десятиминутный артиллерийский налет. Гул орудий вновь потрясает землю. Районы обстрела все те же: рейхстаг, Бранденбургские ворота, южная окраина Тиргартена.

Артиллерийский налет был настолько мощным, что гитлеровцы, не выдержав ураганного огня, оставили траншеи перед рейхстагом и в панике укрылись в здании. Не теряя времени, не давая фашистам опомниться, бойцы перебежками бросились к ближайшей траншее. Еще рывок — и стрелковая рота старшины И. Сьянова достигла парадного входа в рейхстаг. На ступеньках [137] лестницы — рядовой Петр Пятницкий с красным флагом в руке. Сделав несколько шагов, воин-герой падает, сраженный пулеметной очередью из рейхстага. Его флаг подхватывает младший сержант П. Щербина...

Прижимаясь к стенам, бойцы сосредоточиваются слева и справа от входа. За дверью, с пулеметами и автоматами затаились гитлеровцы. Прежде чем ворваться в рейхстаг, необходимо их обезвредить. Распрямившись всей своей богатырской фигурой, Сьянов командует: «А ну, ребята, дадим жару фашистам! Не ночевать же нам на площади! С трех сторон гранатами — огонь!» Не успевает рассеяться сизый дым, затянувший дверной проем, как старшина вновь подает команду и снова летят гранаты, разрываясь внутри вестибюля. Оттуда раздаются истошные вопли, лязг покореженного металла...

С возгласом «За мной, вперед! Дружно! Всем вести на ходу огонь!» коммунист Илья Сьянов первым врывается в дверь, если можно назвать дверью то, что осталось теперь после взрыва гранат. Вместе с командиром бойцы Николай Бык, Иван Богданов, Валентин Островский, Иван Прыгунов... Вскоре здесь уже вся рота.

Почти одновременно через депутатский вход в рейхстаг ворвалась стрелковая рота лейтенанта Петра Греченкова. Лейтенант Р. Кошкарбаев первым прикрепил к колонне красный флажок. Через парадный подъезд проник капитан В. Кондрашов с разведчиками полка. В этом отряде были сержант М. Егоров и младший сержант М. Кантария со знаменем, которое Военный совет 3-й ударной армии вручил 150-й стрелковой дивизии для водружения на рейхстаге. Никто тогда еще не мог предполагать, что эти два имени буквально через несколько дней станут известны всему миру, войдут в историю Великой Отечественной войны.

На помощь смельчакам, штурмующим рейхстаг, спешили все новые подразделения. С огневых позиций нашей батареи было видно, как слева и справа здание обходили батальоны капитана И. Клименкова и майора Я. Логвиненко. Батальоны капитанов С. Неустроева и В. Давыдова сражались в рейхстаге уже в полном составе. Здание заалело красными флажками, установленными младшим сержантом П. Щербиной, лейтенантом Р. Кошкарбаевым, рядовыми Г. Булатовым, И. Прыгуновым, Н. Быком.

Однако гитлеровцы все еще не намерены были сдаваться. Около семи часов вечера силами до полка (в основном [138] — эсэсовцы) с танками и самоходками фашисты предприняли контратаку из района Бранденбургских ворот и южной части Тиргартена. Прорываясь в сторону рейхстага, противник стремился отрезать от главных сил дивизии находившиеся внутри наши батальоны, чтобы во взаимодействии с гарнизоном рейхстага их затем уничтожить.

В жаркий бой с гитлеровцами вступил стрелковый батальон майора Я. Логвиненко. Его поддержали артиллеристы и минометчики. С огневых позиций у «дома Гиммлера» и «Кроль-оперы» они прямой наводкой с дистанции 400–500 метров били во фланг немецкой пехоте, Орудийные расчеты третьей батареи 224-го отдельного истребительно-противотанкового артиллерийского дивизиона младшего лейтенанта Е. Куца, который заменил получившего в тот день ранение старшего лейтенанта Н. Хованцева, уничтожали бронебойными снарядами бронетранспортеры и танки. Артиллеристы 45-миллиметровой батареи капитана Д. Романовского, взводов лейтенантов В. Швыдкого, М. Байсурова, старшего лейтенанта Н. Тарасовича вместе с орудийными расчетами 76-миллиметровой батареи капитана С. Сагитова, взводов младших лейтенантов Г. Черниченко, Д. Хиля, нашей батареи, минометных батарей капитана И. Пузанова и старшего лейтенанта А. Рубленко метко поражали пехоту противника осколочными снарядами. Контратака была отражена с большими потерями для врага.

В рейхстаге разгорается тяжелый ближний бой. Гитлеровцы яростно обороняют вестибюли, коридоры, бесчисленное количество комнат, подвалы, лестницы, площадки, залы. Борьба идет буквально за каждый метр, противники сталкиваются друг с другом грудь с грудью. Здесь всюду фронт: с флангов, с тыла, вверху, внизу. На стороне осажденных значительное превосходство в живой силе, но советские богатыри продолжают теснить врага. Успех решается не числом, а уменьем, как гласит народная мудрость.

Наша артиллерия продолжает с закрытых огневых позиций контролировать Кенигплац, Бранденбургские ворота, Тиргартен, северную часть рейхстага. Под прикрытием огня своих подразделений начинают перемещать орудия поближе к зданию младшие лейтенанты В. Устюгов и Е. Куц, капитаны Д. Романовский, С. Винокуров, И. Кучерин, А. Овечкин, А. Дрыгваль. Перемещение на новые позиции, к сожалению, прошло не совсем благополучно. От вражеского снаряда, угодившего [139] в 45-миллиметровое орудие из взвода младшего лейтенанта В. Устюгова, погиб весь расчет.

Из Тиргартена гитлеровцы вновь начинают контратаку. Цель все та же: отсечь наши подразделения, ведущие бой внутри рейхстага, а заодно и артиллерию, занявшую огневые позиции вокруг здания. Чтобы сорвать этот замысел, генерал-майор В. М. Шатилов приказывает полковым и дивизионной артиллерийским группам принять необходимые меры. По просьбе комдива к отражению вражеской контратаки подключается корпусная артиллерийская группа. Через несколько минут по изготовившемуся к бою противнику из-за Шпрее и Моабита ударили батареи 136-й армейской пушечной бригады, 86-й тяжелой гаубичной бригады, 124-й гаубичной бригады, 22-й и 50-й гвардейских минометных бригад, 328-го артиллерийского полка. Снаряды рвались в гуще врага, среди дубов на Зигесаллее, на парковых дорожках у Бранденбургских ворот. Неприятельская контратака, подавленная артиллеристами, снова, как и предыдущая, не имела успеха.

Красное знамя над рейхстагом

Все чаще и чаще поглядывали мы наверх, где высился купол рейхстага. Хотелось не пропустить момента, когда над ним взовьется наше Красное знамя, овеянное дымом сражений. Но до наступления этой радостной минуты было еще далеко. В рейхстаге кипело сражение. Позднее самые бывалые воины утверждали, что не помнят другого такого жестокого боя.

Солдатам наступавших батальонов приходилось в сгустившемся от дыма и гари воздухе передвигаться буквально на ощупь, обнаруживая фашистов по вспышкам выстрелов. Вот, наконец, очищен нижний этаж здания, бой переметнулся во второй.

Там, в этой гуще сражения, — сержант Егоров и младший сержант Кантария. Им доверено знамя. И можно не сомневаться — приказ будет выполнен. Командование не случайно остановило на них свой выбор.

Война застала Михаила Егорова в родном городке Рудне на Смоленщине, когда ему едва исполнилось шестнадцать лет. Семье эвакуироваться не удалось, пришлось остаться на оккупированной врагом территории. Но комсомолец Егоров не собирался отсиживаться дома в то время, как оккупанты бесчинствовали на его родной [140] земле. Через год он стал бойцом партизанского отряда. Участвовал в боевых операциях, много раз ходил в разведку и проявил в этом трудном, опасном деле немалые способности, приобрел известность среди партизан Белоруссии, Литвы, Латвии. Достаточно сказать, что его отделение разведчиков взяло 140 «языков», пустило под откос 5 эшелонов противника, сожгло и подорвало несколько мостов, большое количество автомашин. Грудь отважного партизана украсили ордена Красной Звезды, Отечественной войны I степени, Славы III степени, медаль «Партизану Великой Отечественной войны».

В нашу, 150-ю дивизию Михаил Егоров прибыл, когда она стояла под Варшавой. В полковом разведвзводе стал командиром отделения и с первых дней показал себя как опытный воин, человек большого мужества. Особенно это проявилось в сражении за Кунерсдорф, когда Егоров возглавил атаку во второй полосе обороны противника после прорыва на Одере. За этот подвиг тут же, на поле боя, командир дивизии вручил ему орден Красного Знамени.

Мелитон Кантария принял свой первый бой 22 июня 1941 года на западной границе, где он служил пулеметчиком. Был ранен под Смоленском, затем воевал под Ростовом-на-Дону, на Северном Кавказе. В 1943 году был снова ранен. И хотя на этот раз ранение оказалось тяжелым, Мелитон считал, что ему все равно повезло. Благодаря своему железному здоровью он не только поправился, но и смог опять встать в строй, чтобы отплатить врагу за пролитую кровь, за гибель боевых товарищей.

В 756-й полк нашей дивизии Кантария прибыл летом 1944 года и получил направление во взвод полковой разведки. С новыми боевыми товарищами сошелся быстро. Особенно близким другом ему стал Михаил Егоров.

— Помню, однажды перед наступлением для уточнения очертаний переднего края и системы огня противника на нашем участке крайне необходимо было захватить «языка», — рассказывал мне как-то полковник Федор Матвеевич Зинченко. — В поисковую группу включили наиболее проверенных разведчиков.

Ночь. Темень. С напряжением вслушиваемся в шорохи там, на нейтральной полосе, куда поползли наши воины. Проходят час, два. Пора бы им уже и возвращаться, но на нейтральной полосе по-прежнему ни шороха. Вдруг слышу шепот одного из бойцов, лежавших рядом со мной: «Ползут...» [141]

И правда, ползут. Но с чем? И будто в ответ на наше нетерпение в траншею скатывается что-то тяжелое, затем спрыгивают разведчики и слышится голос с таким знакомым кавказским акцентом: «Ну и тяжелый фриц попался. Еле дотащили...»

Кантария, переводя дыхание, вытирает рукавом пот со лба, рядом тяжело дышат Егоров, остальные разведчики.

«Язык» оказался эсэсовским унтер-офицером. Через несколько минут он уже смирнехонько стоял в углу землянки и внимательно прислушивался, пытаясь уловить по нашему поведению, что его ждет. Всем своим видом он показывал готовность выложить все, что знает. А знал он, как оказалось, немало весьма полезного для нас.

Я похвалил разведчиков, объявил им всем благодарность. Сказал, что, кроме того, они получают отпуск на семь дней без учета времени на дорогу и приказал представить к награждению отличившихся участников поиска. Пожелав успехов, направился уже было к выходу, как меня остановил Мелитон Кантария и попросил разрешения обратиться. Получив его, решительно заявил: «Награды — это хорошо. А вот что касается отпуска — думать надо».

Я удивился: «Вы что же, младший сержант, отказываетесь от отпуска?» — «Так точно!» — отрапортовал Кантария. «Это почему же?» — заинтересовался я. Мелитон заволновался: «Вот закончим с гитлеровцами здесь, а дальше? На Берлин пойдем, наверное, да? Какой тут отпуск?» Друга немедленно поддержал Егоров: «Нескладно может получиться, товарищ полковник!» — «Правильно, дорогие мои!..» — только и сказал я разведчикам...

Вот такими они были тогда, наши боевые товарищи Михаил Егоров и Мелитон Кантария.

Такими были многие тысячи воинов, для которых окончательная победа над врагом стала главной целью. Ради ее скорейшего достижения каждый из них был готов, не задумываясь, отдать свою жизнь.

Бой в рейхстаге продолжался с нарастающей силой, но в одной из очищенных от врага комнат первого этажа уже обосновался штаб 756-го полка, и его командир полковник Зинченко, взяв телефонную трубку, — связь со штабом дивизии была уже установлена — доложил генерал-майору Шатилову: «Говорит полковник Зинченко. Я в рейхстаге!..» [142]

Еще через несколько минут Зинченко, назначенный комендантом рейхстага, под грохот сражения диктовал офицеру штаба полка свой первый приказ. Привожу полностью этот документ, лаконично отразивший необычную обстановку того памятного дня:

«Противник занимает оборону в рейхстаге.

Наша задача: в течение светлого времени сегодняшнего дня очистить и захватить 15–20 комнат, чтобы назавтра иметь более широкий фронт наступления.

Подразделениям полка овладеть северо-западным вестибюлем и через центральный вход на второй этаж атаковать противника.

Командиру 1-й роты старшему сержанту Сьянову через западный вход на второй этаж пробить дорогу на купол рейхстага для водружения на нем знамени, которое несут Егоров и Кантария.

Заместителю командира 1-го батальона по политической части лейтенанту Бересту возглавить выполнение боевой задачи по водружению знамени.

Капитану Логвинову со взводом саперов и частью полковых разведчиков обеспечить охрану ценностей, находящихся в рейхстаге.

Командирам подразделений объявить всему личному составу о том, что маршал Жуков объявил благодарность участникам штурма рейхстага. Благодарность объявлена и комдивом.

До наступления темноты отбить у противника как можно больше комнат. С наступлением темноты активных боевых действий не вести. Людей накормить, подразделения привести в порядок, пополнить боеприпасами. Личному составу дать отдохнуть. Боевую задачу на завтра получить утром. Всем выставить усиленное боевое охранение».

Тону приказа коменданта рейхстага соответствовал и боевой листок, выпущенный в часы сражения. Он открывался эпиграфом: «Все выше и выше поднимай Красное знамя!» Следующая строка призывала: «Товарищи красноармейцы и сержанты первой прославленной роты! Вперед, к куполу рейхстага!»

Быстро темнело. Но хотя приказ коменданта запрещал активные боевые действия с наступлением темноты, никто не помышлял прерывать их до тех пор, пока над рейхстагом не будет укреплено Красное знамя. Всем — и командованию, и бойцам — было, разумеется, ясно, что ни в течение вечера, ни за предстоящую ночь полностью очистить рейхстаг от противника не удастся. Но так же [143] ясно было и то, что знамя необходимо водрузить любой ценой.

Оно, это заветное знамя, находилось уже на втором этаже. Егоров и Кантария вместе с первой ротой, метр за метром, пробивались к заветной цели. Уничтожив до тридцати гитлеровцев и около пятидесяти взяв в плен, воины захватили прилегающую к лестнице часть коридора и несколько комнат. Приказав взять под обстрел все ближайшие двери и проходы, лейтенант А. П. Берест решил во имя выполнения главной задачи не тратить время на освобождение всего второго этажа. Оставив для прикрытия третий взвод, он попытался пробиться остальными силами на чердак.

На пути встало неожиданное препятствие: лестница на площадке обрывалась, и никому, разумеется, не было известно, где выход на чердак. Обследовав множество выходивших на площадку дверей, наконец обнаружили одну, ведшую на чердак. Но едва боец М. Редько вышиб ее ударом плеча, как сверху прогремела автоматная очередь.

Под прикрытием огня ручных пулеметов, вооружившись гранатами, солдаты вместе с группой полковых разведчиков проникли на чердак. Здесь, отпугнутые разрывами гранат, за балками и стояками притаились гитлеровцы. Завязалась перестрелка. Через некоторое время Сьянов предложил обороняющим чердак фольксштурмовцам сдаться. Поняв, наконец, безвыходность своего положения, они вылезли из укрытий с покорно поднятыми руками.

Путь был свободен. В сопровождении разведчиков Егоров и Кантария выбрались на крышу. Несмотря на то что время приближалось к десяти вечера и солнце зашло за горизонт, вокруг еще не стемнело. Всем нам хорошо были видны разведчики с развернутым знаменем.

Заметили их и гитлеровцы. Тут же они открыли из района Бранденбургских ворот и здания восточнее рейхстага сильнейший огонь. Казалось, невозможно ступить и шага, тем более — поставить лестницу и взобраться по ней на купол под градом пуль и осколков. Размышляя, как быть, Кантария заметил на фронтоне здания скульптурную группу. Место это прекрасно просматривалось отовсюду. Преодолев под свист пуль несколько метров, Егоров и Кантария тщательно укрепили красное полотнище Знамени Победы, которое величественно заколыхалось в ночном берлинском небе. Сама судьба [144] охраняла этот справедливый акт. Храбрецы остались невредимы, хотя смерть витала почти что рядом. У Кантария оказалась простреленной пилотка, у Егорова — брюки. Одна из пуль расщепила древко знамени.

В «Истории второй мировой войны 1939–1945» это знаменательное событие описывается следующим образом: «Рано утром 1 мая на фронтоне рейхстага, у скульптурной группы, уже развевалось Красное знамя, врученное командиру 150-й стрелковой дивизии Военным советом 3-й ударной армии. Его водрузили разведчики 756-го стрелкового полка 150-й стрелковой дивизии М. А. Егоров и М. В. Кантария во главе с заместителем командира батальона по политической части лейтенантом А. П. Берестом при поддержке автоматчиков роты И. Я. Сьянова. Это Знамя символически воплотило в себя все знамена и флаги, которые в ходе самых ожесточенных боев были водружены группами капитана В. Н. Макова, лейтенанта Р. Кошкарбаева, майора М. М. Бондаря и многими другими воинами. От главного входа в рейхстаг и до крыши их героический путь был отмечен красными знаменами, флагами и флажками, как бы слившимися теперь в единое Знамя Победы. Это был триумф одержанной победы, триумф мужества и героизма советских воинов, величия подвига Советских Вооруженных Сил и всего советского народа»{11}.

К этому хочу лишь добавить, что 2 мая Знамя Победы, перенесенное к тому времени уже на купол рейхстага, было сфотографировано военным корреспондентом «Правды» В. Теминым. На самолете снимок доставили в Москву. 3 мая он был опубликован в газете «Правда», а затем обошел весь мир.

Поздним вечером 30 апреля бой в рейхстаге немного затих, продолжать его с наступлением темноты стало практически невозможно. Итоги дня оказались неплохими: у гитлеровцев отбито около пятидесяти комнат, первая рота прочно удерживает захваченные ею выходы на второй этаж и на крышу рейхстага.

В коротком сне после тяжелых ратных трудов забылись бойцы. А радостная весть о водружении Знамени Победы над рейхстагом полетела по проводам в штабы дивизий, корпуса, армии, фронта и оттуда — в столицу нашей Родины — Москву. [145]

Первомай сорок пятого

С рассветом 1 мая советские воины — участники штурма рейхстага увидели над ним Красное знамя. Для каждого из нас это означало: войне скоро конец. При одной мысли о том, что теперь уже совсем близок этот день, забылись полные величайшего напряжения ночи без сна и отдыха, уходила куда-то скопившаяся в боях за Берлин нечеловеческая усталость. Все мы почувствовали новый прилив бодрости и энергии.

Рано утром на наблюдательный пункт командира нашей батареи, расположенный между огневыми позициями орудий на берегу Шпрее, в 350 метрах от рейхстага, прибыл начальник артиллерии 469-го полка майор Г. К. Носков. Собрав всех офицеров, командиров отделений и орудий, он объявил приказ Военного совета 1-го Белорусского фронта № 06 от 30 апреля 1945 года. В нем говорилось:

«1. Район рейхстага в городе Берлин обороняли отборные части СС. Для усиления обороны этого района противник в ночь на 28.4.45 г. выбросил на парашютах батальон морской пехоты. Противник в районе рейхстага оказывал ожесточенное сопротивление нашим наступающим войскам, превратив каждое здание, лестницу, комнату, подвал в опорные пункты и очаги обороны. Бои внутри главного здания рейхстага переходили в неоднократные рукопашные схватки.

2. Войска 3-й ударной армии генерал-полковника Кузнецова, продолжая наступление, сломили сопротивление врага, заняли главное здание рейхстага и сегодня, 30.4.45 г. ...подняли на нем наш Советский флаг. В боях за район и главное здание рейхстага отличился 79-й стрелковый корпус генерал-майора Переверткина и его 171-я стрелковая дивизия полковника Негоды и 150-я стрелковая дивизия генерал-майора Шатилова.

3. Поздравляя с одержанной победой, за проявленную храбрость, умелое и успешное выполнение боевой задачи всем бойцам, сержантам, офицерам и генералам 171-й и 150-й стрелковых дивизий и непосредственно руководившему боем командиру 79-го стрелкового корпуса генерал-майору Переверткину объявляю благодарность. Военному совету 3-й ударной армии наиболее отличившихся в боях за рейхстаг бойцов, сержантов, офицеров и генералов представить к правительственным наградам.

4. Близится час окончательной победы над врагом. [146]

Наш Советский флаг уже развевается над главным зданием рейхстага в центре города Берлин.

Товарищи бойцы, сержанты, офицеры и генералы 1-го Белорусского фронта! Вперед на врага — последним стремительным ударом добьем фашистского, зверя в его логове и ускорим приближение часа окончательной и полной победы над фашистской Германией.

Приказ объявить во всех ротах, эскадронах и батареях войск фронта.

Командующий войсками 1-го Белорусского фронта Маршал Советского Союза Г. Жуков

Член Военного совета 1-го Белорусского фронта генерал-лейтенант К. Телегин

Начальник штаба 1-го Белорусского фронта генерал-полковник М. Малинин» {12}.

«Последним стремительным ударом добьем фашистского зверя в его логове...» Эти слова из приказа, содержание которого было немедленно доведено прямо на огневых позициях до всего личного состава батареи, как нельзя лучше отвечали нашему настроению.

На какие-то мгновения мысли перенеслись в Москву, на празднично украшенную Красную площадь. Скоро там пройдут ликующие колонны демонстрантов. Сегодня у советских людей, у честных людей всего мира должно быть особенно хорошее настроение: над поверженным рейхстагом реет Красное знамя. Коричневая чума перестала угрожать человечеству. Счастливого тебе праздника, моя Родина!

У нас день обещал быть жарким. Противник все еще питает ни на чем не обоснованную надежду вернуть утраченные позиции. Накануне вечером гитлеровцы пытались прорваться на помощь гарнизону рейхстага с севера, со стороны Карлштрассе. Натиск большой группы пехоты и танков фашистов стойко отразили двенадцать орудий и рота противотанковых ружей 224-го отдельного истребительно-противотанкового артиллерийского дивизиона майора И. М. Тесленко во взаимодействии с пехотинцами и пулеметчиками батальона капитана И. Клименкова. Их поддержали первый батальон 164-го стрелкового полка майора Н. И. Лучева и учебный батальон 33-й стрелковой дивизии старшего лейтенанта А. С. Суюмбаева. В последующих боях 1 и 2 мая батальоны 33-й стрелковой дивизии 12-го гвардейского стрелкового [147] корпуса прочно закрыли противнику с севера доступ к рейхстагу.

В первом часу ночи — уже 1 мая — гарнизону рейхстага было передано предложение сложить оружие. Ответа не последовало. Командир дивизии генерал-майор Шатилов приказал продолжать решительные действия, как можно быстрее очистить рейхстаг от врага.

Сделать это было совсем непросто. Гитлеровцы занимали еще большую часть здания — сотни комнат, за каждую из которых предстоял кровопролитный бой. Фашистам уже терять было нечего, и чувствовалось, что они будут драться до последнего. Понимая это, наши воины стремились ознаменовать великий праздник трудящихся всего мира окончательным взятием рейхстага.

С утра 1 мая первая рота батальона капитана Неустроева, удерживая захваченный накануне вечером выход на второй этаж и крышу рейхстага, пробивалась дальше в восточном направлении. Две другие роты начали очищать от фашистов северную часть первого этажа, чтобы захватить затем вестибюль и лестницу на второй этаж. Батальон капитана Давыдова очищал южную часть первого этажа.

С первыми лучами солнца бой разгорелся одновременно в нескольких местах. По свидетельству участников, это был особенный бой. Он начался без артподготовки, сигналов общей атаки. В данных условиях они были просто невозможны. Враг находился буквально в соседней комнате, и каждый наш взвод, каждое отделение принимали самостоятельное решение, находили наиболее эффективный способ выкурить фашистов. Сражение шло во всех закоулках, в комнатах и коридорах. Командир второй роты младший лейтенант Н. А. Антонов из батальона Неустроева вспоминал о том бое:

«К восьми часам утра мы наконец пробились к просторной лестнице, ведущей на второй этаж к входу на балкон зала заседаний в северной части здания. Теперь надо было вырваться наверх, захватить хотя бы одну комнату, зацепиться за какой-нибудь закоулок. Гитлеровцы, засевшие наверху, имели значительное преимущество. Прячась за всевозможными укрытиями и оставаясь незамеченными, они держали всю лестницу под обстрелом, им также было удобно забрасывать атакующих гранатами.

Лишь к девяти часам роте удалось ворваться на второй этаж, вытеснить гитлеровцев из вестибюля и начать постепенно выбивать из комнат. В это время, получив [148] подмогу, фашисты пошли в контратаку и вынудили нас оставить второй этаж.

Два часа продолжалась упорная схватка. В течение этого времени еще трижды врывалась рота на второй этаж, но всякий раз под натиском превосходящих сил противника вынуждена была отходить на исходную позицию.

Началась четвертая атака. Оттеснив противника, мы снова проникли на второй этаж в вестибюль. Но не успели там полностью сосредоточиться, как из коридоров с противоположной стороны вестибюля противник внезапно бросился в контратаку.

Озверевшие, полупьяные фашисты лезли буквально напролом. И произошло нечто необычное. Противники налетели друг на друга, не успев даже выстрелить или бросить гранату. Сразу же закипела рукопашная схватка. Пошли в ход штыки, приклады. Это было поистине жестокое испытание духа, ловкости, физической силы и мужества...»

Не легче пришлось и другим участникам штурма рейхстага.

«В здании было до пятисот комнат, множество коридоров, лестниц, различных малых залов, — вспоминал рядовой третьей роты И. В. Майоров. — Их расположения мы практически не знали. А это весьма усложняло бой с противником. Кроме того, от беспрерывной автоматной и пулеметной стрельбы, разрывов гранат и фаустпатронов в рейхстаге поднимались такой дым и пыль от штукатурки, что, перемешиваясь, они заслоняли все, висели в комнатах непроглядной пеленой — ничего не видно, как в потемках.

Когда наша третья рота очищала здание, я увлекся преследованием фашиста и не заметил, как оказался на втором этаже, а потом на балконе зала заседаний. Из другой двери ко мне бросились четыре фашиста, но я успел швырнуть гранату в их сторону. Тогда с другой стороны слышу: «Рус капут!» Спрятаться бы мне за дверью, но до нее метра четыре, не успею добежать. Вот и вынужден был прыгнуть вниз, в зал заседаний. Приземлился — ничего! И уже оттуда открыл прицельный огонь по врагу...»

Особенно сложная обстановка для батальона капитана С. Неустроева создалась в северо-восточной части рейхстага, которую обороняли курсанты военно-морской школы. Преодолевая их упорное сопротивление, наши воины настойчиво продвигались вперед. Успешно действовали [149] батальон капитана В. Давыдова и батальон капитана К. Самсонова из 380-го полка, также пробившийся на второй этаж и завязавший там бой.

Враг сопротивлялся с неистовым ожесточением, но вынужден был постепенно оставлять комнату за комнатой. В конце концов к 10 часам утра гитлеровцы были загнаны в подвальные помещения. Два этажа полностью оказались захваченными нашими батальонами. Приближалась развязка. Почувствовав это, фашисты пошли на крайность. Неожиданно из окон рейхстага вырвались языки пламени, клубы густого черного дыма...

Как оказалось, фашисты проникли из подвала через неизвестный нам потайной люк в первый этаж и подожгли больше десятка комнат. Огонь мгновенно охватил заполненные бумагами столы и шкафы, деревянную отделку интерьеров.

При виде пылающего рейхстага невольно вспомнился 1933 год. Тогда, двенадцать лет назад, свора Гитлера вот так же подло подожгла рейхстаг. Им было это нужно, чтобы обвинить Георгия Димитрова, чьим мужественным поведением на Лейпцигском процессе так восхищались в то время мы.

И вот снова рейхстаг в огне, не менее опасном сейчас для наших солдат, чем вражеские пули и гранаты. Но ведь пожар опасен и для самих немцев, укрывшихся в подземелье. Чего же хотят они? Новых бессмысленных жертв? Или животный страх толкает их на новое варварство? Но отвечать все равно придется!..

Мы понимаем, что гитлеровцы, пытающиеся прорваться на помощь защитникам рейхстага извне, постараются воспользоваться для этой цели пожаром, который, как они, вероятно, предполагают, должен вызвать замешательство в наших рядах.

Перед подразделениями нашего 469-го стрелкового полка, развернувшегося широким фронтом на правом берегу Шпрее, 1 мая возникла сложная обстановка. Накануне, предприняв контратаку из Тиргартена и района Шарлотенбургского шоссе силами до двух батальонов с танками и самоходными орудиями, противник пытался вновь захватить мосты через Шпрее. По приказу командира полка полковника М. А. Мочалова майоры И. П. Крук и В. К. Токарев сосредоточили по врагу огонь артиллерии, минометов, танков, самоходных установок. Наседавших гитлеровцев встретили шквальным огнем автоматчики старшего лейтенанта Н. И. Егорова, разведчики капитана Б. С. Кузнецова и старшего лейтенанта [150] Н. С. Скупова, пулеметчики старшего лейтенанта И. А. Сердюкова, лейтенантов М. С. Конькова, И. И. Жильцова.

Контратака была отбита. С большими потерями враг отошел к Тиргартену. Однако через сорок минут, оправившись, снова бросился к мосту, который обороняла рота лейтенанта П. Т. Дорохова. Цепи фашистов заметно поредели, но тем не менее представляли еще серьезную опасность. На помощь пехоте пришли минометчики старших лейтенантов Г. С. Султанова и А. К. Рубленко, поставившие перед контратакующими гитлеровцами неподвижный заградительный огонь. Орудийные расчеты старшин И. П. Погорелова, И. В. Воронина, старшего сержанта М. Е. Гаврилова, младшего сержанта А. Г. Мищенко нанесли противнику значительный ущерб осколочными снарядами. Старший лейтенант Н. М. Фоменко, младший лейтенант Р. Алимкулов, рядовые В. П. Стук, И. М. Кукура, В. Ф. Климов и я выпустили каждый по нескольку фаустпатронов по пехоте врага. Так была отбита вторая контратака немцев.

Противник отступил в довольно плачевном состоянии. Однако это отнюдь не означало, что он не повторит попытки прорваться к рейхстагу. На такой случай командование полка приняло надлежащие меры. Дополнительно на прямую наводку к мостам были развернуты пушечный дивизион 328-го артиллерийского полка капитана Л. Лебедева, противотанковый взвод, из батальона капитана А. С. Блохина, батарея 45-миллиметровых пушек старшего лейтенанта П. А. Седлецкого. Командиры стрелковых, минометных, артиллерийских и пулеметных подразделений тщательно уточнили все вопросы взаимодействия в различного рода ситуациях, которые могли возникнуть во время боя.

Выяснив, что в боевых порядках недостаточно пехотинцев, старший лейтенант Фоменко решил у каждого орудия оставить только по два человека: наводчика и заряжающего. Чтобы обеспечить непрерывную стрельбу, все боеприпасы выложили заранее на огневой позиции. Всему остальному личному составу батареи — разведчикам, связистам, командирам отделений разведки и связи, командирам орудий, орудийным номерам, ездовым, офицерам — было приказано занять оборону между огневыми позициями у мостов и с дистанции 100–150 метров в упор уничтожать из пулеметов, автоматов, карабинов, фаустпатронами и гранатами пехоту, танки и бронетранспортеры противника. [151]

Как мы и предполагали, едва в рейхстаге начался пожар, часов около 10 группа гитлеровцев численностью около трехсот человек при поддержке десятка танков двинулась из района Бранденбургских ворот и Тиргартена в контратаку по направлению к рейхстагу. По наступающим цепям противника ударили минометчики офицеров братьев Рубленко, Ф. В. Макарова, Д. К. Семакова, Г. С. Султанова, В. Ф. Кудимова, Р. Л. Ерофеева. Уничтожающий огонь прямой наводкой ведут артиллеристы нашей батареи: из первого орудия — младший сержант В. А. Григорьев и рядовой И. К. Пушной, из второго — сержант М. К. Хасанов и рядовой С. И. Сатаров, из третьего — младший сержант И. Н. Свинарь и рядовой П. Е. Ткаченко. Остальной личный состав батареи во главе с ее командиром Н. М. Фоменко отражает контратаку с моста огнем из личного оружия и фаустпатронами.

Невзирая на губительный огонь, фашисты продолжают приближаться короткими перебежками. Особенно критическое положение у нашего первого орудия: немецкие автоматчики подобрались к нему уже на расстояние 50–60 метров. Заметив это, встаю за панораму первого орудия и с этого короткого расстояния расстреливаю фашистов осколочными снарядами, буквально пригвоздив их к земле. Однако стрелять из орудия становится опасно: осколки от разрывов наших снарядов летят на нас же. В ход идут фаустпатроны, гранаты. Командир батареи продолжает оставаться за наводчика третьего орудия. В этом ближнем бою артиллеристов успешно поддержали пулеметчики старшего лейтенанта И. А. Сердюкова и капитана Л. И. Лебедева, чьи расчеты вели сильный фланкирующий огонь по врагу.

Последние залпы

Отважно сражались артиллеристы нашей дивизии и на других участках боев за рейхстаг. У юго-восточной его части на прямой наводке находились орудия капитана Д. Н. Романовского, младшего лейтенанта В. С. Устюгова, лейтенанта В. Сорокина. Командиры орудий младшие сержанты И. Акименко, Б. Шарый, В. Мусенко, сержанты Н. Матюк, В. Кривоносов, Г. Дорожков со своими наводчиками и орудийными номерами метко уничтожали фашистов. В этих боях смертью героев погибли сержанты В. Кривоносов и Н. Кекало. [152]

В северной части у рейхстага насмерть стояли артиллеристы-противотанкисты капитанов С. Ф. Винокурова, И. П. Кучерина, майора И. М. Тесленко. Орудийные расчеты этих подразделений во взаимодействии с пехотинцами батальона отбили несколько вражеских контратак. При отражении одной из них находившийся у орудия за наводчика младший лейтенант Владимир Кириченко, мой однокашник по Подольскому артиллерийскому училищу, вступил в схватку с танком и подбил его, а затем — бронетранспортер. Через несколько минут возле отважного офицера разорвался фаустпатрон...

Я помню, как за несколько дней до этого, во время короткой встречи Володя мечтательно говорил: «Настанет день — и теперь уже скоро — прозвучит последний залп этой ужасной войны, мы зачехлим орудия и отпразднуем победу». Он погиб как герой, когда до последнего залпа оставалось совсем немного...

Беспощадным и жестоким был бой за здание «Кроль-оперы». Еще с вечера 30 апреля его блокировали подразделения 207-й стрелковой дивизии. Первые две попытки наших пехотинцев атаковать противника не имели успеха. На южный берег Шпрее выдвинулся 420-й отдельный истребительно-противотанковый артиллерийский дивизион майора А. Н. Бессараба. Во взаимодействии с ним орудийные расчеты дивизиона капитана М. С. Курбатова и батареи старшего лейтенанта М. Соловьева и младшего лейтенанта В. Нагорного из 780-го артиллерийского полка в упор расстреливали вражеские зенитки, пулеметы, уничтожали «фаустников». Радостно для меня было узнать, что в том бою особенно отличились мои однокашники по училищу младшие лейтенанты Г. Еременко, В. Мухортов, А. Лунев, Я. Вежливцев, В. Нагорный.

Мы, артиллеристы, делали все возможное, чтобы помочь нашим товарищам, сражавшимся в рейхстаге, мощным огнем отражали попытки гитлеровцев прорваться на помощь своим. Тем не менее положение там продолжало оставаться по-прежнему напряженным. Пожар не утихал. Как рассказывал потом полковник Ф. М. Зинченко, возникали даже предположения вывести наши подразделения наружу, переждать, пока пожар утихнет, а затем брать рейхстаг заново. Однако это значило бы легко уступить врагу то, за что уже однажды было заплачено такой дорогой ценой — кровью наших воинов. Зинченко принял смелое, единственно правильное решение: тушить пожар и продолжать бой. [153]

Тушить... Можно представить, как это происходило, когда в распоряжении бойцов не было ни огнетушителей, ни других каких-либо противопожарных средств, даже обыкновенной воды: разрушенный водопровод не действовал. Схватка с огнем была поистине жестокой, многие воины получили ожоги, но действовали так же отважно, как в бою с врагом. На помощь пехотинцам пришли артиллеристы и саперы. Используя палатки, шинели, саперные лопаты, они сумели локализовать пожар, не допустить его распространения. Ни один из залов не пострадал.

Не дожидаясь, пока пожар будет окончательно потушен, бойцы третьей роты лейтенанта В. Н. Ищука завернулись в плащ-палатки и бросились сквозь огонь в атаку на начавших выползать из подвалов гитлеровцев. Те поспешили снова укрыться в подземелье.

Но и там им уже суждено было оставаться недолго. По мере затухания пожара бой повсеместно разгорался все сильнее. К 21 часу 1 мая все помещения на двух этажах были полностью очищены от фашистов. Еще через час укрывшиеся в подвалах остатки гарнизона рейхстага предложили нашему командованию начать переговоры. С нашей стороны на этих переговорах с первой минуты было поставлено одно-единственное условие: безоговорочная капитуляция. На размышления немцам было предоставлено тридцать минут. Прошел срок, но фашисты молчали. Тогда, как и было обещано в случае их отказа, в подземелье полетели гранаты и дымовые шашки. Гитлеровцы не выдержали. Вскоре их радиостанция сообщила, что гарнизон рейхстага сопротивление прекращает и просит выслать представителя советского командования.

По приказанию командира 150-й дивизии генерал-майора В. М. Шатилова капитуляцию у гарнизона рейхстага принимал начальник штаба артиллерии дивизии подполковник А. П. Дерягин. Свыше трехсот вражеских солдат и офицеров беспрекословно сложили оружие. В подвале, где они укрывались, было обнаружено около двухсот убитых немцев. В госпитале, который находился там же, насчитывалось около пятисот раненых. Увидев наших солдат, вошедших, чтобы проверить — не утаил ли кто-нибудь оружие, раненые, как по команде, замерли в ужасе. Они ждали, что сбудутся пророчества Геббельса и всех их немедленно расстреляют. Велико же было их изумление, когда не только никого не тронули пальцем, но и тут же оказали нуждающимся медицинскую [154] помощь. Так наглядно, шаг за шагом опровергались чудовищные вымыслы геббельсовской пропаганды.

Сражение за рейхстаг завершилось. Гитлеровцы дорого заплатили за свое бессмысленное упорство. В боях за рейхстаг и на подступах к нему противник потерял убитыми и ранеными 2500 солдат и офицеров. Нами было уничтожено 28 орудий разных калибров, захвачено 2604 пленных, в том числе два генерала, 1800 винтовок и автоматов, 59 орудий, 15 танков и штурмовых орудий.

Наши потери — 63 убитых и 398 раненых.

Эти официальные, абсолютно точно проверенные данные в первый момент меня глубоко изумили. Наши потери убитыми и ранеными оказались почти в шесть раз меньше, чем у противника. Между тем — и это прекрасно известно не только военным — наступающая сторона несет обычно значительно больший урон, чем обороняющаяся. «Секрет» здесь видится только в одном — возросшем мастерстве наших воинов, искусстве командиров, их умении беречь солдата, не посылать его без действительной надобности под вражеские пули.

Весть о капитуляции гарнизона рейхстага быстро распространилась по подразделениям нашей дивизии. Но в то время, когда гитлеровцы выбросили в северном выходе из подвала белый флаг, никому из нас еще не было известно, что 1 мая на командном пункте командующего 8-й гвардейской армией генерала В. И. Чуйкова побывал генерал-полковник Кребс. Сообщив, что Гитлер покончил жизнь самоубийством, он передал предложение Геббельса и Бормана о перемирии. «Любые переговоры будут вестись только после полной и безоговорочной капитуляции» — с таким, категорическим ответом Кребс вернулся обратно в бункер. Последняя надежда фашистской верхушки лопнула. В отчаянии Кребс и Геббельс покончили с собой. Прошло еще несколько часов, и на командном пункте В. И. Чуйкова появился командующий берлинским гарнизоном генерал Вейдлинг. Осознав, наконец, что дальнейшее сопротивление бессмысленно, он подписал приказ о капитуляции всех соединений и частей, оборонявших немецкую столицу...

Ничего об этом, повторяю, мы в то время еще не знали. Но приближение знаменательного часа ощущалось во многом. В ночь на 2 мая в центре Берлина — в районе рейхстага, Тиргартена, Бранденбургских ворот установилась относительная тишина. Противник прекратил активные боевые действия, если не считать затаившихся в нашем тылу гитлеровцев, продолжавших время [155] от времени беспорядочную стрельбу по нашим воинам. С наступлением темноты наша батарея сменила огневые позиции, перенеся их в район между мостом Мольтке и «Кроль-оперой». Оборудовав позиции соответствующим образом, мы подготовили боеприпасы, чтобы в любую минуту открыть огонь по врагу. Теперь можно было отдохнуть и поесть. За время штурма рейхстага мы уже привыкли обедать ночью, так как днем такой возможности не было.

В пятом часу утра старшина П. П. Проценко, старший сержант М. Ф. Синицын и рядовой А. А. Лемеш направились с термосами к Шпрее. Неожиданно в подъезде одного из домов они заметили группу фашистов. Воины схватились за оружие, Проценко на всякий случай дал очередь из автомата. Немцы не отвечали. Укрывшись снова в подъезде от пуль, они выбросили на мостовую кусок белого полотна и с возгласами «Гитлер капут!» вышли с поднятыми руками навстречу нашим артиллеристам. Таким эпизодом началась для личного состава нашей батареи капитуляция гарнизона Берлина. Когда рассвело, мы увидели почти в каждом окне близлежащих зданий белые флаги. Над куполом рейхстага, зданием «Кроль-оперы» и Бранденбургскими воротами реяли Красные знамена — Знамена Победы. Капитуляция шла полным ходом. Немцы выходили из домов и группами, с белым флагом перед каждой, направлялись к Бранденбургским воротам. Там находился пункт сбора пленных и сдачи оружия. В их безвольно опущенных плечах, сгорбленных спинах, в каждом движении чувствовалась подавленность. В воспаленных глазах у одних — пустота и страх перед будущим, у других — ненависть. Они боялись и ненавидели нас. Не могу сказать, что и у нас они в те минуты вызывали сочувствие. Да иначе и не могло быть. Вот из этого оружия, гора которого возвышается у Бранденбургских ворот, они стреляли в нас, в наших боевых друзей, павших смертью храбрых. И прекратили стрелять не потому, что поняли преступность своих действий, а потому, что мы заставили их это сделать силой своего оружия. Мы не собирались мстить безоружным пленным, но дальнейшие отношения с советским народом зависели во многом от них, от того, какой урок извлекли они из трагедии, в которую ввергли свой народ. Другое дело — старики, дети, женщины. Им мы по-прежнему помогали, чем могли, так же, как на пути к Берлину по территории Германии. [156]

У нас настоящий праздник. Оставив на всякий случай у каждого орудия по два человека, мы принялись за очень приятные, почти мирные дела. Я приказал с помощью лямок от орудий ведрами достать воды из Шпрее, всем как следует умыться и почиститься, привести в образцовое состояние личное оружие и все орудия, напоить коней. Вскоре личный состав батареи выглядел настолько празднично и молодцевато, что не стыдно было вывести его даже на парад, если бы вдруг последовал такой приказ.

Командир дивизии генерал-майор В. М. Шатилов был, приятно удивлен, когда прибыл утром в расположение батареи и увидел нас в таком бравом виде. Приняв мой рапорт, генерал сердечно поздравил батарейцев с Победой и майскими праздниками, дал высокую оценку боевым действиям артиллеристов. «Только что я был в рейхстаге, — сказал комдив. — Там наши воины оставляют на стенах свои автографы. Каждый из вас своей доблестью и героизмом заслужил это право».

Автографы на рейхстаге

У Бранденбургских ворот громоздятся горы оружия. Его сложили здесь капитулировавшие войска гарнизона Берлина. Пленные строятся в колонны: впереди — генералы и старшие офицеры, за ними — младшие офицеры. Замыкают колонны солдаты. В бою было несколько иначе: их командиры милостиво предоставляли своим подчиненным возможность первыми кидаться под наши снаряды и пули.

От Бранденбургских ворот колонны, конвоируемые советскими воинами, направляются мимо рейхстага, на котором реет Красное знамя, по Кенигплацу, Унтер-ден-Линден. Здесь Гитлер принимал парады своих «непобедимых» войск. Отсюда вместе с Геббельсом, Герингом, Гиммлером напутствовал их перед походом на восток, обещая парад на Красной площади в Москве, банкет в ресторане ленинградской гостиницы «Астория».

Не дошли фашистские завоеватели до Красной площади, не ступил их сапог, обагренный кровью невинных жертв, на улицы города, носящего имя великого Ленина. Теперь мы, советские воины, дошли до их логова, чтобы спросить за все злодеяния, причиненные нашему народу, народам других стран, которые наша армия освободила [157] от порабощения. Но гитлеровцам нечего ответить даже своему народу, который они ввергли в пучину войны. Понурив головы, закрывая лица в тупом страхе руками, идут они по улицам своей столицы. На несколько километров растянулись колонны из 135 тысяч военнопленных.

Бросая на них гневные, презрительные взгляды, по тротуару шагают освобожденные Красной Армией бывшие узники фашизма. Среди них мы видим русских, украинцев, белорусов, латышей, литовцев, поляков, французов, датчан, чехов, словаков, югославов, норвежцев, албанцев. Их путь — на родину, где многих из них уже не чаят увидеть живыми. Сколько счастливых встреч предстоит в эти первые дни мира!..

Возле рейхстага царит оживление. Сюда поодиночке и группами тянутся пехотинцы, танкисты, артиллеристы, саперы, химики, медики. Они дошли до Берлина и стремятся засвидетельствовать это на стенах последнего оплота гитлеризма.

Мы решили отправиться к рейхстагу после обеда поочередно, двумя группами. Первую из них возглавил командир батареи старший лейтенант Н. М. Фоменко вместе с младшим лейтенантом Р. Алимкуловым. Остальные остались возле орудий. Официально об окончании битвы за Берлин еще объявлено не было. На всякий случай мы продолжали находиться в полной боевой готовности.

В то время как наши воины начали ставить автографы на рейхстаге, 301-я и 248-я стрелковые дивизии завершали последний трудный бой за имперскую канцелярию. Красное знамя к металлическому шпилю на крыше привязала куском телеграфного провода старший инструктор политотдела 9-го стрелкового корпуса майор А. В. Никулина, отважно пробравшаяся наверх со штурмовой группой. К 3 часам дня с врагом было полностью покончено.

В приказе Верховного Главнокомандующего отмечалось:

«Войска 1-го Белорусского фронта при содействии войск 1-го Украинского фронта после упорных уличных боев завершили разгром берлинской группы немецких войск и сегодня, 1 мая, полностью овладели столицей Германии городом Берлином — центром немецкого империализма и очагом немецкой агрессии»{13}. [158]

Первая наша группа возвратилась из рейхстага, полная впечатлений. Товарищи наперебой рассказывали о том, как его осматривали, оставляли на стенах подписи. Теперь посты у орудий заняли они, а следующая группа под моей командой отправилась к рейхстагу.

Идти было недалеко — всего метров 350 через Кенигплац. Вспомнилось, как самоотверженно, с какими колоссальными трудностями преодолевали эти десятки метров штурмовые группы.

Вся Кенигплац была сплошь изрыта траншеями, окопами, воронками от разрывов снарядов и мин, следами пулеметных очередей. Через заполненный водой ров перед зданием кто-то уже успел соорудить мостки и настилы. У стен рейхстага — разбитые прямыми попаданиями наших снарядов 88-миллиметровые зенитные орудия. Среди них мы обнаружили два, уничтоженные нами 30 апреля во время артиллерийской подготовки. Нашли и амбразуры в окнах, развороченные точными попаданиями наших снарядов. Так же метко разили врага и другие наши товарищи: всюду — сбитые бронеколпаки, развороченные пулеметные площадки с искореженными щитками и стволами пулеметов. Здание — сплошь в выбоинах от пуль, осколков мин и снарядов. Лестница главного входа полуразбита. На огромных колоннах по бокам от нее множество красных флажков, прикрепленных нашими воинами во время штурма.

У главного входа в рейхстаг стояли на посту два автоматчика из штурмового батальона капитана С. А. Неустроева. Для того чтобы пройти внутрь, требовалось получить разрешение заместителя комбата капитана В. И. Ярунова. Он, как на грех, в это время куда-то отлучился. Но у входа, на мое счастье, оказался старший адъютант батальона старший лейтенант Кузьма Владимирович Гусев, мой земляк с Рязанщины. На радостях, оттого что видим друг друга живыми и невредимыми, мы обнялись, и моя группа беспрепятственно прошла в рейхстаг, где уже было довольно много офицеров и солдат.

Это громаднейшее здание, стены которого можно было с трудом пробить только артиллерией тяжелых калибров, служило гитлеровцам надежной крепостью. Купол и массивные верхние надстройки позволяли противнику сосредоточить многослойный огонь на всех подступах. Вот почему во время артиллерийской подготовки перед атакой наших штурмовых групп артиллеристам приходилось тратить столько усилий, чтобы подавить вражеские огневые точки. Осматривая главный вход, вестибюль, [159] залы, многочисленные комнаты, мы воочию убедились, в каких исключительно тяжелых и сложных условиях приходилось сражаться нашим бойцам. Здесь недостаточно было мужества и храбрости. В дополнение к ним потребовались искусство маневра, мгновенной ориентировки, быстрого перемещения от укрытия к укрытию и, конечно же, меткой стрельбы по врагу из любого положения. Все эти качества блестяще проявили советские воины.

Колонны при входе в рейхстаг и стены были испещрены лаконичными надписями, в которых советские солдаты и офицеры выражали чувства радости победы, гордости за свою великую, могучую Родину. Надписи были сделаны всевозможными красками, углем, штыком, гвоздем, походным ножом. Но чем бы ни писал воин, чувствовалось, что вкладывал он в это душу и сердце. Некоторые из этих надписей я занес в свой блокнот. «Шли мы долго, но пришли и Знамя Победы над Берлином вознесли», — написали Егоров и Кантария. «Кратчайший путь в Москву — через Берлин!»; «И мы, девушки, были здесь. Слава советскому воину!»; «Мы из Ленинграда, Петров, Крючков»; «Знай наших. Сибиряки Пущин, Петлин»; «Мы в рейхстаге»; «Я шел с именем Ленина»; «От Сталинграда до Берлина»; «Москва — Сталинград — Орел — Варшава — Берлин»; «Дошел до Берлина»; «Слава СССР!»...

Надписей было такое огромное количество, что сержанты и солдаты моей группы с большим трудом находили свободное местечко. Сержант М. К. Хасанов сделал надпись на своем родном узбекском языке, заметив при этом: «Земляки поймут, а кому понадобится — переведут». Старшина Погорелов, экономя место, оставил загадочный автограф «ПИП» (Погорелов Иван Прохорович). Рядовой Галилян Яппаров написал: «Из ТАССР», его товарищ Бисигалит Момбетов — «Азербайджан», старшина И. В. Воронин — «Калинин — Берлин». Я, как уже говорилось в начале этой книги, вытащил из полевой сумки красный карандаш и на внутренней стене, слева от главного входа, сделал надпись: «Клочков из Рязани». Свои автографы на рейхстаге оставили также младшие сержанты В. А. Григорьев и И. Н. Свинарь, рядовые И. К. Пушной, С. С. Лисовский, С. К. Сабаров, А. И. Плотников, И. М. Гуров, В. П. Толмачев, В. С. Мурашко, С. Ф. Фазлыев.

3 мая нам стало известно, что утром рейхстаг посетил командующий 1-м Белорусским фронтом Маршал [160] Советского Союза Г. К. Жуков. Вместе с комендантом Берлина Н. Э. Берзариным, членом Военного совета фронта К. Ф. Телегиным и другими прославленный полководец осмотрел рейхстаг и места боев в этом районе. Пояснения давал сын Вильгельма Пика Артур Пик, воевавший в годы Великой Отечественной в рядах Красной Армии. Маршал Жуков и сопровождавшие его генералы и офицеры оставили на рейхстаге свои автографы. Беседуя с капитаном С. А. Неустроевым, командующий фронтом отметил, что все участники штурма рейхстага навечно вписали в историю свои имена.

Автографы на рейхстаге знаменовали для нас завершение тяжелого ратного пути. Позднее артиллерист нашего полка рядовой К. Н. Андреев написал стихи, ставшие песней о 150-й дивизии:

Бой затихал. Смолкала канонада.
В Тиргартене еще свинец хлестал,
А на стене разбитого рейхстага
Солдат штыком автограф написал.
С годами надпись на стене поблекла,
Оставленная мной в чужом краю.
Но тех солдат, что были вместе в пекле,
Я сердцем чувствую и всюду узнаю.
И как бы ни был путь солдата, труден,
В каком бы ни был дальнем он краю,
На стройке мирных напряженных буден —
Он созидатель. Он всегда в строю!..

Перед тем как покинуть рейхстаг, я построил свою группу фронтом к Знамени Победы и скомандовал: «Под Знамя Победы! Смирно!» После этого короткого торжественного ритуала мы прошли вокруг здания.

Наши товарищи по оружию еще занимают прежние огневые позиции. Вот орудия батарей капитанов И. Кучерина и С. Винокурова. Чуть дальше — 224-й отдельный истребительно-противотанковый артиллерийский дивизион майора И. Тесленко. Восточнее его позиции — врытые в землю орудия батареи капитана К. Романовского. Возле одного из них несет дежурство младший сержант Б. Шарый. У самого депутатского входа в рейхстаг — 45-миллиметровое орудие взвода младшего лейтенанта В. Устюгова. Дальше, вокруг «дома Гиммлера», в окопах — 76-миллиметровые орудия из батареи капитана С. Сагитова, орудийные расчеты старших сержантов М. Бердникова, А. Сальникова и других из 328-го артиллерийского полка майора Г. Гладких...

Молчат пушки. И эта тишина сегодня для нас подобна прекрасной музыке... [161]

Конец войне

Для личного состава нашей батареи, как и для всех воинов 150-й стрелковой дивизии, война закончилась 2 мая под стенами рейхстага, на берегах Шпрее, в самом центре Берлина. Поздно вечером мы оставили свои последние огневые позиции у рейхстага и переместились в один из внутренних дворов на улице Альт Моабит, рядом с мостом Мольтке.

Минуло всего трое суток с тех пор, как в этом районе все наши орудийные расчеты метким огнем прямой наводкой обеспечивали атаку наших пехотинцев, поддерживали переправу через мост подразделений 674-го и 756-го стрелковых полков. И теперь все еще как-то не верилось, что, можно не только отойти от панорамы орудия, но и позволить себе просто отдохнуть после семнадцати суток ожесточенных боев за Берлин.

Солдаты, сержанты и офицеры батареи собрались за празднично накрытым столом на торжественный ужин. Минутой молчания, с поникшими головами, стоя почтили мы память боевых товарищей, отдавших в сражениях этой войны свои жизни за дело Победы. Многие из них не дожили до радостного часа всего несколько дней, даже — часов.

Этот первый мирный вечер в кругу боевых друзей надолго сохранился в памяти. Крепкие объятия, улыбки и... слезы. Радость со слезами на глазах... как очень хорошо сказано в песне.

На следующий день мы уже целиком переключились на мирные дела. В большом дефиците оказались ручки и карандаши. Вся батарея засела за письма. Воины спешили сообщить родным и близким прежде всего о том, что живы. О Победе, как мы справедливо полагали, в родных местах узнают скорее, чем дойдут письма. Решил послать домой весточку и я, тем более что за время наступления на Берлин не было для этого ни минуты. О чем же написать? Ведь столько событий накопилось за это время! И я решил рассказать родным о штурме рейхстага, о Знамени Победы и о том, что Клочкова из Рязани теперь знают в Берлине, как и многих советских воинов, оставивших автографы на рейхстаге.

Можно было еще написать о гуманизме, проявленном советскими солдатами по отношению к жителям поверженной немецкой столицы, но об этом с первых же дней рассказывали все газеты. Отношение наших воинов [162] к немецким старикам, женщинам и детям было глубоко искренним и трогательным. Запуганным фашистской пропагандой берлинцам помогали выйти из подвалов, куда они забились в дни боев, приглашали их вернуться в свои дома и квартиры, угощали хлебом, консервами, щами и кашей, чаем и сахаром. Немцы горячо благодарили нас и недобрым словом поминали своих бывших оголтелых правителей. «Неужели Гитлеру и его своре удастся избежать ответа за все, что они совершили?!» — воскликнул старик с изможденным лицом, гневно потрясая внушительного вида палкой.

Фашисты, и в первую очередь их главари, должны сполна ответить за свои преступления. В этом никто из нас не сомневался. Но тогда мы еще не знали, удалось ли их схватить и где они в настоящее время находятся.

Позднее стали известны некоторые подробности. В ночь на 29 апреля в бункере имперской канцелярии Гитлер объявил приближенным о своем намерении сочетаться браком с Евой Браун. В малый конференц-зал на эту церемонию был приглашен узкий круг, в том числе Борман и Геббельс с супругой. Под документом о бракосочетании фюрер подписался своей подлинной фамилией — Шикльгрубер, Ева Браун пожелала взять фамилию Гитлер. Вся церемония совершалась под грохот разрывов советских снарядов над имперской канцелярией.

Супружество оказалось рекордно коротким. 30 апреля в 15 часов 50 минут, в то время, когда наши богатыри штурмовали рейхстаг и имперскую канцелярию, Гитлер сначала заставил принять яд свою жену, а затем отравился сам. Телохранители-эсэсовцы завернули их трупы в ковры, затем по приказанию Геббельса вынесли в сад имперской канцелярии, облили бензином и сожгли. Обгорелые трупы были закопаны в образовавшейся от бомбы воронке вместе с дохлыми собаками.

Примеру своего любимого фюрера последовал Геббельс, страшившийся встречи с советскими воинами. Его жена Магда также приняла яд, предварительно отравив всех своих шестерых детей. Трупы были обнаружены в подземелье имперской канцелярии.

Так завершились безумные мечты Гитлера о мировом господстве. Большинство его приспешников, в том числе Геринг, Гиммлер, Кейтель и Йодль, заблаговременно бежали из Берлина, пытаясь скрыться в разных направлениях. Но уйти от трибунала в Нюрнберге кровавым преступникам не удалось... [163]

9 мая старший лейтенант Н. Фоменко торжественно объявил перед строем личному составу батареи о подписании акта о безоговорочной капитуляции фашистской Германии. Командир батареи поздравил нас с великой Победой, в достижение которой был вложен и ратный труд артиллеристов.

Должен сказать — и это засвидетельствовано в работах ряда видных военачальников, — что огневая ударная сила нашей артиллерии сыграла решающую роль во многих сражениях Великой Отечественной войны, особенно в Берлинской операции. Возможно, я несколько повторюсь, но хочу напомнить, что при штурме Берлина артиллерия использовалась преимущественно для ведения огня прямой наводкой из боевых порядков пехоты. Причину этого нетрудно понять, если учесть, что в немецкой столице каждый дом был превращен в опорный пункт, а каждое окно в нем — в амбразуру, из которой велась непрерывная стрельба из пулеметов и автоматов, летели гранаты и фаустпатроны. Уничтожить такую огневую точку вместе с живой силой можно было только прямым попаданием снаряда.

Часть артиллерии успешно использовалась для ведения огня с закрытых позиций по артиллерийским и минометным батареям, скоплениям живой силы противника, при отражении его контратак, особенно в парках, на берегах рек, каналов, на площадях, железнодорожных станциях и вокзалах.

Ощутимые результаты давала короткая, но мощная артиллерийская подготовка, предшествовавшая каждому штурму опорного пункта или узлов сопротивления. Весьма эффективным оказалось взаимодействие артиллеристов с пехотой, танками, самоходными установками, саперами и химиками, особенно при ведении боя в таком крупном городе, как Берлин.

В этом личный состав нашей батареи убедился на собственном ратном опыте, сражаясь в боевых порядках штурмовых групп и отрядов 469-го стрелкового полка. За 13 суток боев в Берлине нами было уничтожено прямой наводкой 16 пулеметов, 5 танков, 7 зенитных орудий, 6 бронетранспортеров, 8 75-миллиметровых и 105-миллиметровых орудий, подавлено 3 наблюдательных пункта, разрушено 4 баррикады, истреблено свыше 160 солдат и офицеров противника, много «фаустников», взято в плен 37 гитлеровцев.

Такими боевыми итогами встретила День Победы наша батарея, прошедшая с боями героический путь от [164] калининских лесов до рейхстага. В честь великого праздника мы дали из всех орудий залп холостыми выстрелами, который потонул в грохоте сотен других орудий. Но теперь эти залпы, означавшие наступление мира, не страшили никого, никому не несли смерти. Советские воины праздновали в Берлине наступление мира.

Прошли еще сутки, и по приказу командования полки нашей 150-й дивизии начали менять дислокацию. Мы уходили от места недавних боев — рейхстага, Кенигплаца, Тиргартена, Бранденбургских ворот. Мы оставляли политые кровью советских воинов улицы и площади. Мы покидали братские могилы, в которых покоились останки наших товарищей, павших смертью храбрых в боях за Победу.

Покидало рейхстаг и Знамя Победы. Его дальнейший путь лежал в столицу нашей Родины — Москву, на Парад Победы. Но прежде чем отправлять Знамя Победы, на нем в начале июня была сделана надпись: «150-я стрелковая Идрицкая ордена Кутузова II степени дивизия 79-го стрелкового корпуса 3-й ударной армии 1-го Белорусского фронта».

Доставить Знамя Победы в столицу было приказано с особыми почестями. Сопровождать его было поручено сержанту Михаилу Егорову, младшему сержанту Мелитону Кантария, старшему сержанту Илье Сьянову, капитану Степану Неустроеву из 150-й дивизии и старшему лейтенанту из соседней дивизии Константину Самсонову.

Пять будущих Героев Советского Союза (к тому времени им еще не было присвоено это высокое звание) 20 июня прибыли на берлинский аэродром, где их ждал специальный самолет ЛИ-2. В Москве, на площади центрального аэродрома героев тепло приветствовали знатные люди столицы, ученые, артисты, рабочие, студенты. После короткого митинга в честь героев штурма рейхстага Егоров, Кантария и Сьянов торжественно передали Знамя Победы двум подошедшим воинам.

На Параде Победы, который состоялся в Москве 24 июня 1945 года, внимание участников и гостей привлекла специально оборудованная открытая автомашина, над кузовом которой возвышался огромный глобус. На нем в точке, обозначенной словом «Берлин», было укреплено Знамя Победы. Его шествие по Красной площади народ встречал восторженными возгласами.

Ныне Знамя Победы хранится в зале Победы Центрального музея Вооруженных Сил СССР. Возле этой [165] священной реликвии всегда многолюдно. Школьники, студенты, рабочие, колхозники, молодые солдаты и моряки подолгу задерживаются у Знамени Победы, отдавая дань восхищения и признательности тем, кто донес его до рейхстага.

* * *

Победа... Мы твердо верили в нее с первого дня войны. Ни минуты не сомневались в торжестве нашего правого дела даже тогда, когда с непередаваемой горечью в душе вынуждены были отступать перед во много раз превосходящими силами противника, оставлять на разграбление фашистам наши города и села.

И мы победили в конечном счете не только потому, что возросло и закалилось воинское мастерство солдат и офицеров, достигло новых вершин искусство военачальников. И не по одному тому, что Родина в достатке снабдила нас новейшим оружием, совершенной техникой, боеприпасами. Конечно же, все это сыграло огромную роль. Но не меньшее значение имели моральное состояние воинов, их боевой дух, незыблемая вера в родную Коммунистическую партию, горячее стремление отстаивать ее дело до последней капли крови.

На всех этапах Великой Отечественной войны и на самом напряженном, последнем, — в боях за Берлин непреходящее значение имела партийно-политическая и воспитательная работа. Заседать нам, разумеется, было некогда, партийное бюро собиралось накоротке, чтобы решить какой-либо важный вопрос, провести прием в партию. Заявления были короткими: «Хочу идти в бой коммунистом...» Но как много значили эти несколько слов! Ведь у коммуниста тогда была только одна привилегия: идти в бой в первом ряду. И обсуждали мы такие заявления коротко, но — говорю это как бывший секретарь партийной организации батареи — серьезно, ничего не упуская. Ведь каждый воин, вступавший в ряды партии, был перед нами как на ладони, воевал рядом, плечом к плечу. Потому и не помню случая, когда бы мы допустили ошибку, решая вопрос о приеме.

Не проводилось у нас и политзанятий в такой форме, как мы это понимаем сегодня. Но политработники и командиры даже в самые напряженные дни успевали побеседовать с солдатами, познакомить с наиболее интересными материалами, опубликованными в газетах или переданными по радио. Потому и не чувствовали себя воины в чужих краях оторванными от Родины, жили чаяниями и заботами своего народа.[166]

С детства привыкли мы к тому, что дружба народов, населяющих нашу страну, нечто само собой разумеющееся. А какую поистине неоценимую помощь оказала нам эта дружба на фронте! В таком сравнительно небольшом воинском коллективе, как наша артиллерийская батарея, сражались представители многих национальностей. Рука об руку, вместе, не дрогнув, стояли на боевых позициях русские И. Воронин, Г. Денисов, И. Гуров, М. Гаврилов, И. Клочков, П. Новиков, П. Погорелов, А. Плотников, И. Панюшев, В. Толмачев, И. Синицын, А. Чирков, Н. Фоменко, украинцы И. Близнец, Ф. Доненко, И. Кукура, А. Мищенко, П. Проценко, А. Лемеш, А. Стук, И. Свинарь, П. Ткаченко, белорусы С. Лисовский, Ф. Рыбаченок, Е. Ткач, В. Мурашко, узбеки Р. Алимкулов, М. Хасанов, татары С. Давлетчин, Г. Яппаров, азербайджанец Б. Момбетов, мордвин И. Иванов, чуваш В. Григорьев, молдаванин Н. Драгончук, цыган С. Сабаров. Фронтовая дружба, как справедливо говорят, вечная. Минули десятилетия, но имена моих товарищей по-прежнему свежи в памяти — и тех, с кем видимся на традиционных встречах, и тех, кого сегодня уже нет с нами...

Источник: Клочков И.Ф. Мы штурмовали рейхстаг. — Л.:Лениздат, 1986.